— Мона, в предыдущей части нашего интервью вы рассказывали о своих первых днях учебы в арабской школе в Москве. Но все «посольские» дети, которые учились и учатся в России, точно знают, что через какое-то время они уедут в свою родную страну.
— Да, конечно. После моих слез и заявления, что в школу я больше не пойду, папа пригласил для меня учителя. Ровно через год я снова пошла в ту же школу, но уже что-то понимала и могла сказать на арабском.
Проучилась я там до пятого класса и всё бы хорошо, но я стала говорить на иракском диалекте. Папа мой сначала весело смеялся, но позже было принято решение, что мы с мамой поедем в Каир, где я год проучусь в местной школе, чтобы обрести египетский диалект. Мы приехали в Каир, я пошла в государственную школу, не в международную и не в языковую. В обычную. Маме все говорили: «Ты что, надо же ее было в нормальную школу отдать!». Но она неизменно отвечала: «Спокойно! Нам нужна самая простая, государственная школа». Школа эта была абсолютно обыкновенная и замечательная. Там учились простые детишки из самых средних и даже бедных семей. Я приехала из Москвы и, когда слышала имя «Мона», была уверена, что обращаются ко мне. Но оказалось, что со мной в классе училось восемь Мон!
— Сколько вам было лет на тот момент?
— Мне было 11. Поступив в каирскую школу, я несколько месяцев молчала. У меня было подозрение, что, если начну говорить на своем иракском, все подумают, что я саиди, и будут надо мной смеяться. Программа в государственной египетской школе сильно отличалась от иракской школы в Москве.
— Она была легче или труднее?
— Она была сложнее для меня, но не потому что труднее, а потому что она была совсем другой. Но в каирской школе я обрела уверенность в себе, выучила диалект, вернулась в Москву и, потеряв год, пошла в нормальную московскую спецшколу №5, где была совсем другая программа. Слава Богу, Маргарита Васильевна, моя учительница по математике, целый год меня не спрашивала, понимая: я считаю по-арабски. Тормозила я жутко. Русский язык? Я всегда хорошо говорила на русском, но писала, как слышала. Хорошо, что первый год учителя ко мне спокойно относились, а потом уже, с шестого класса было все нормально. Я окончила московскую школу, поступила в МГУ на филфак. Всё. Там были уже и мой прекрасный английский, и второй французский. С арабским языком я профессионально дел никогда не имела, поэтому всегда говорю, что я не переводчик, а издатель.
— А как же книга Дохи Асси?
— Книгу Дохи я перевела просто, потому что мы подруги. Однажды мы прекрасно сидели у нее на кухне, и она меня спросила: «Переведешь?»
— И вы сразу согласились?
— Я пошла по пути чистой «халтуры». Я сказала Дохе, что соглашаюсь только потому, что автор на это согласна, а значит я это сделаю с ее согласия. Но издавать это произведение я не смогу, так как больше этим не занимаюсь. «Если ты найдешь издателя, пусть он это делает». Но раньше я очень хотела издать сборник ее рассказов. Во-первых, они мне нравились, а во-вторых, потому что я очень люблю, как пишет Доха. Мне нравится, как она мыслит. Она одна из редких интеллектуальных умниц в Египте. У нее очень интересная и необычная жизнь, острый ум, и с ней никогда не бывает скучно. Потом, она женщина. Кто хочет видеть «порабощенную женщину Востока»? Вот, пожалуйста, можно увидеть Доху Асси. Ее папа был настоящий мусульманский шейх. Если у вас есть вопросы по поводу свободы египетской женщины или о религии, – поговорите с Дохой. Во всех отношениях она – фигура неординарная, удивительная и выдающаяся. Она прекрасный писатель. Мне хотелось издать ее книгу еще и потому, что очень много вопросов всегда именно о женской прозе… Я не очень люблю само понятие «женская проза». Мне оно кажется каким-то унизительным. Есть хорошая проза, есть плохая. Вот Викторию Токареву я уважаю. Когда я получала вопросы об издании книг женщин-писателей, я всегда говорила хорошо, давайте переведем и посмотрим, что из этого получится.
В итоге, книгу Дохи мы перевели. Потом редактировали условно 148 раз, потому что, чем проще текст, тем с ним труднее: надо через большее количество сит всё прогнать. У Дохи простой-простой текст и язык тоже, и для того, чтобы он был таким же «вкусным», как на арабском языке, нам надо было потрудиться. Вот как меня угораздило перевести Доху. Но, опять же, это был исключительно дружеский жест. Я очень рада, что ее издали, и очень рада, что Доха смогла поехать в Москву, презентовать эту книгу и получить в России премию.
Есть еще и вторая книга, которую я перевела. Но это перевод с английского языка – Миляд Хана «Принятие другого», которая выходила у нас в издательстве. «قبول الاخر» называется в арабском варианте, “Acceptance of the Other” – в английском. У меня, к сожалению, в тот момент под рукой не было арабского текста, но был английский, подаренный самим, ныне покойным, автором. И собственно говоря, я ее переводила с английского языка, потому что это мой рабочий язык, это и в дипломе у меня честно отмечено…
— Что вы думаете о современной ливанской, иракской, алжирской литературе? Вы имели опыт работы с ней? Есть какие-то принципиальные отличия от произведений египетских авторов?
— Я не могу сказать, что я специалист в этой области. Точно. Но могу иметь общее представление. Алжир для меня, это большой вопрос. Я всегда пристаю к алжирцам, которых где-либо встречаю, с вопросом: «Слушайте, у вас такая большая страна, но никто не знает, что у вас там происходит. Может хоть что-нибудь расскажете?»
— Что там вообще происходит? Были народные волнения. Может, их писатели все на французский перешли? Все во Франции работают?
— Я на одной конференции слышала такую цифру, но не знаю, правда ли это, что современная французская литература на 80% состоит из произведений выходцев из стран Магриба. Но это надо проверять.
— То есть, получается, что север Африки, не считая Египта, теряет свою арабскую литературу, и весь переходит «в Европу», на французский язык?
— Может быть, но я в этом смысле не пессимист. Я не очень люблю в Интернете общаться на разные темы, но завязалась у меня тут дискуссия на тему, что «надо сохранять русский язык, он многое теряет, вытесняется англицизмами и так далее»… Я спокойно смотрю на эти процессы.
— Это жизнь. Всё течет, всё изменяется.
— Язык нельзя ни искусственно создать, ни удержать искусственно, с ним ничего нельзя сделать. Он будет жить так, как он живет. В этом нет ничего плохого. Если мы говорим про русский язык, то и «кошелёк», и «рюкзак», и многое другое – далеко не русские слова. Им уже много сотен лет, они вошли в язык и прекрасно там себя чувствуют. Тут, мне кажется, никакой паники. По поводу того, что в Магрибе теряют свой арабский, я не знаю. Мне трудно сказать. Но я думаю, что даже то, что будет написано выходцами из этих культур на французском, всё равно будет какой-то своей литературой. Есть такое понятие Third Culture Kid («ребенок третьей культуры» — прим. ред). Оно как раз про это явление. Это рождается какая-то другая культура. Будет что-то новое, и это хорошо.
— Тот случай, когда 2+2 не равно 4?
— Совершенно верно. Это хорошо, потому что это новая кровь, обновление, пусть оно будет. Посмотрим, как это всё будет дальше развиваться. Не знаю. Что касается вашего вопроса, то я на самом деле, наверное, не очень компетентна. Я часто слышу от коллег, что какие-то серьёзные литературные процессы происходят в Омане, что в Объединенных Арабских Эмиратах есть интересные авторы. Вообще я знаю, что в странах Персидского залива идет серьезное литературное движение и что там есть поддержка.
У ливанцев теоретически, думаю, должно быть всё неплохо с этим. Ирак жалко, там, наверное, сейчас вообще ничего не происходит в литературном поле. Хотя, как говорится, «пишут в Египте, печатают в Ливане, а читают в Ираке». В арабском мире всегда так говорят. В том смысле, что в Египте рождается мысль, в Ливане – бизнес, а в Ираке – потребление интеллектуального продукта. Вот. Но сейчас понятно, что в Ираке особо не читают. В Египте, по-прежнему, пишут, а в Ливане, как и раньше, печатают.
— Скажите, есть у вас проект, о котором вы мечтаете? Или планируете в скором времени? Такой, реализовав который, будете считать, что вы по максимуму выложились в этой индустрии арабского книгоиздательства?
— Издательство точно нет. Эта история, наверное, для меня закончилась. Если кто-то придёт и это знамя подхватит, буду только рада. Если чем-то смогу помочь, то сделаю это с удовольствием. На данный момент меня больше всего интересует кросс-культурная коммуникация.
Вы знакомы с этим термином, дорогие читатели? Нам показалось, что и мы тоже не вполне понимаем, о чем речь. Поэтому – продолжение следует…
Читайте предыдущие интервью и следующую часть:
Часть 1 — https://jobforarabists.ru/interview-mona-halil-part-1/
Часть 2 — https://jobforarabists.ru/interview-mona-halil-part-2/
Часть 4 — https://jobforarabists.ru/interview-mona-halil-part-4/